Понятно, что все это очень хорошо и необходимо в домашнем обиходе; как ни мечтай, но надобно же подумать
о судьбе дочери, о ее благосостоянии; да то жаль, что эти приготовительные, закулисные меры лишают девушку прекраснейших минут первой, откровенной, нежданной встречи — разоблачают при ней тайну, которая не должна еще быть разоблачена, и показывают слишком рано, что для успеха надобна не симпатия, не счастье, а крапленые карты.
Виталина. Прежде всего и я должна, однако ж, сказать: не имею нужды, чтоб напоминали мне об исполнении моего слова. Когда для этого нужно было бы жертвовать своим имуществом, своим спокойствием, одним словом — собою, я не задумалась бы ни на минуту. Но в деле нашем есть третье лицо… дочь моя, не по рождению, — все равно! — любовь сильнее кровных прав. Так помните, сударь, дело идет
о судьбе дочери моей; вы говорите с ее матерью.
Неточные совпадения
Как ни горько было теперь княгине видеть несчастие старшей
дочери Долли, сбиравшейся оставить мужа, волнение
о решавшейся
судьбе меньшой
дочери поглощало все ее чувства.
О, видит бог!.. Но долг другой,
И выше и трудней,
Меня зовет… Прости, родной!
Напрасных слез не лей!
Далек мой путь, тяжел мой путь,
Страшна
судьба моя,
Но сталью я одела грудь…
Гордись — я
дочь твоя!
Возможно, Достоевский имел в виду омскую знакомую Н. С. Крыжановскую, с которой он впоследствии переписывался; таким же преданным человеком была
дочь декабриста И. А. Анненкова —
О. И. Иванова, жившая в Омске и во многом облегчившая
судьбу Достоевского и С. Ф. Дурова.
Слушая рассказ
о действиях зятя и горькой
судьбе, которая, без сомнения, ожидала
дочь и внучка, он скорее молился за них, чем негодовал на виновника их несчастия.
— Мне очень бы желалось знать, — начала она, — что пресловутая Наталья Долгорукова [Наталья Долгорукая (1714—1771) — княгиня Наталья Борисовна Долгорукова,
дочь фельдмаршала графа Б.П.Шереметева. Последовала за мужем И.А.Долгоруковым в ссылку. Написала «Записки»
о своей жизни.
Судьба ее стала темой поэмы И.И.Козлова, «Дум» К.Ф.Рылеева и других произведений.] из этого самого рода Шереметевых, которым принадлежит теперь Останкино?
Может быть, он и сам не знал
о судьбе взятой им в Ливорне обманом самозванки Таракановой и думал, что таинственная заточенница Ивановского монастыря и красавица, называвшаяся в Италии
дочерью императрицы Елизаветы, одно и то же лицо.
Скажем несколько слов
о друзьях и данниках семейства Боровиковых. За Зинаидой Михайловной последнее время сильно приударял старый комиссионер и адвокат по бракоразводным делам Антон Максимович Милашевич, бросивший, как утверждали, из-за нее на произвол
судьбы жену с тремя взрослыми
дочерьми, переехавший на отдельную квартиру, все свое свободное время проводивший у Боровиковых и несший в их дом все свои заработки, но это было, кажется, лишь платоническое поклонение со стороны сластолюбивого старичка.
Горбачев не издал ни малейшего стона. Он, казалось, от нравственной боли не чувствовал физической. Мысли
о роковой предстоящей
судьбе его
дочери и брата жгли ему мозг гораздо больнее, нежели палки, на клочья рвавшие ему тело.
И вдруг известие
о приезде молодого князя Лугового открыло для материнской мечты новые горизонты. Что, если повторится с ее
дочерью судьба ее, Вассы Семеновны? Быть может, и Людмиле суждено отыскать жениха по соседству. Быть может, этот жених именно теперь уже находится в дороге.
Липина.
Дочь столяра?.. Ты моя крестная
дочь, моя воспитанница!.. Нынче мещанка, а завтра — кто знает, что
о тебе написано в книге
судеб!.. А я тебе пророчу, ты будешь за дворянином, у которого шестьдесят душ… не смейся!.. Об этом после, по секрету… Ну, что твой папа, почтенный Ермилыч? По-прежнему? Кстати вам скажу, я Ванечку вылечила от пьянства по новой методе. Солнцем припекло, а то б посмотрели бы, какой молодец.
Подготовленная матерью, посещавшей очень часто свою
дочь и беседовавшей с ней
о предназначенной ей
судьбе, Калисфения ждала только мановения руки светлейшего, в которого влюбилась сама до безумия, чтобы сделаться его покорной рабой. Но рабой-властительницей.
— Какое же но… Ты можешь выбрать себе девушку, даже двух или трех, из других… Мне же позволь позаботиться
о судьбе Тани. Я ведь с детства воспитала ее как родную
дочь… Ужели у меня нет тоже сердца… Хотя сходство ее с тобой и небольшое, но все же она будет несколько напоминать мне тебя… Я устрою ее счастье, будь покойна… Я ведь тоже люблю ее…
— Сватом! Ce n'est pas èa… [Это не так… (франц.).] — вспыхнул, в свою очередь, Ратицын. — Я, князь, как член вашей семьи, по поручению моей жены — вашей
дочери — пришел переговорить с вами
о судьбе ее сестры, княжны Юлии.
Старшая его
дочь, Екатерина,
о которой мы уже имели случай упоминать, была не из таковских, чтобы нападки отца оставлять без надлежащего отпора. Она была в полном смысле «его
дочь». Похожая на Малюту и саженным ростом, за который он получил свое насмешливое прозвище, и лицом, и характером, она носила во внутреннем существе своем те же качества бессердечного, злобного эгоиста, злодея и палача, как бы насмешкой
судьбы облеченные в женское тело. Екатерине шел двадцать третий год.
Высказавшись мне об этом со всею откровенностью, она добавила, что приехала в Киев специально с тою целию, чтобы помолиться «насчет
судьбы»
дочерей и вопросить
о ней жившего тогда в Китаевой пустыни старца, который бог весть почему слыл за прозорливца и пророка. [Это никак не должно быть относимо к превосходному старцу Парфению, который жил в Голосееве. (Прим. Лескова.).]